Я безгранично уважаю всех без исключения людей, решающихся коснуться кинематографического творчества — создать свой сценарий или фильм. Творчество требует мужества. Но ровно также оно требует навыков. И на первых порах зачастую их попросту неоткуда взять. К тому же, своё дело делает растерянность — отсюда в разрабатываемом начинающим кинематографистом материале возникает ряд ошибок.

Подавляющее большинство из них довольно просты и совершаются по неопытности, а значит, их можно легко устранить при помощи пары советов. Может быть, это самонадеянно, но мне кажется, я могу быть полезен на этом поприще. Сегодня речь пойдёт о типичной проблеме сценария начинающих – литературные ошибки сценария.

Мне всегда нравилось читать сценарии самого различного уровня: в равной степени я стараюсь включиться как в произведение большого классика, так и текст совсем начинающего автора. И от меня бесконечно далеки отзывы вроде примитивных формул «это плохо», «это не цепляет», или, наоборот, «это великолепно». Подход вроде этого можно простить стороннему читателю, обыкновенному зрителю, но от деятеля кино он представляется мне не просто халатным, но вредным.

Каждый синопсис, каждый сценарий заслуживает того, чтобы быть осмысленно прочитанным — это во-первых. А во-вторых, возможно, вдумчивый анализ даже самого незрелого сценарного произведения помог бы его автору либо создать на его основе куда более качественный материал, либо добиться успеха в следующий раз. К тому же, я считаю, по-настоящему важно одобрение творческого процесса самого по себе. Недаром советский писатель Леонид Леонов говорил в своей статье «Талант и труд»:

«Общеизвестен вред захваливания, хотя еще вредней обходиться вовсе без похвалы. <…> Долговременное отсутствие одобрения может у натур неустойчивых повлечь частичную утрату веры в себя.»

 И вот, прочитав, наверное, сотни страниц сценариев (в основном короткометражных, конечно), ставших для их авторов первым-вторым опытом, я столкнулся с тем, что наиболее типичной проблемой там является литературность. Что я имею в виду? В данном случае, использование в киносценарии элементов и приёмов, органически не соответствующих кино, а пришедших из литературы.

Чаще всего приходится иметь дело с литературностью трёх порядков:

  • мысли и чувства
  • схематичные диалоги/монологи
  • дополнительные пояснения

Кино — искусство изобразительное и грубое в том смысле, что зритель видит лишь то, что мы ему показываем. Уже из самой этой природы вытекает неестественность приведённых здесь приёмов, однако, разумеется, мы рассмотрим вопрос детально. Тем более, я всё же настаиваю, что от литературности в сценариях необходимо избавляться в творческой практике. Во имя интересов автора и его произведения.

Основные ошибки сценария

Мысли и чувства

Обильное присутствие этих двух элементов — пожалуй, худшее, что может произойти с киносценарием (за исключением полного отсутствия структуры, впрочем это другой разговор). Я из этических соображений позволю себе избежать приведения конкретных примеров из прочитанных мною сценариев, но сымитирую соответствующие сценарные фрагменты.

В данном случае, представим, будто бы сценарий фильма «Безумный Макс 2: Воин дороги» был написан излишне литературно. Приведём следующий вымышленный кусочек:

Какие тут ошибки сценария? Почему категорически не следует писать таким образом? Потому что практически ничего из написанного не будет на экране. Мы просто увидим человека посреди пустынной дороги, стоящего рядом с автомобилем. Не более того. Очевидно, что подобная сцена в фильме не окажет на зрителя ни малейшего художественного эффекта, не взволнует его, и, как следствие, покажется скучной.

Посмотрим же, как действительные сценаристы «Безумного Макса» справляются с задачей.

Что бросается первым в глаза при сравнении этих двух сцен? Второй гораздо более конкретный, чем первый. Именно оттого выигрышнее. Все те эмоции о разрушенном мире, одиночестве, безжизненности воплощаются здесь в ощутимых, визуально решённых образах.

Брошенный на дороге грузовик с разлагающимся покойником за рулём, ровно как и умирающий человек в покорёженном багги (в предшествующей сцене он гнался за Максом) — отражение жестокости и безумия мира, в котором происходят события.

Детская музыкальная шкатулка — деталь, связанная с детством и ностальгией, чтобы подчеркнуть то хорошее, что когда-то было в ушедшей жизни.

Наконец, перекрёсток и дорожный знак, указывающий направление соответствуют одиночеству и потерянности.

Зритель тут же считывает это, и эпизод выполняет свою задачу куда более эффективно. Подобного рода визуальные образы и действия приходится бесконечно искать, но именно этот поиск и умение провести отбор, руководствуясь концепцией, отличают ответственного специалиста от незрелого любителя.

Схематичные диалоги и монологи

Переходя к следующему пункту, необходимо упомянуть, что схематичные, упрощённые диалоги или монологи активно используются в современном профессиональном кинематографе. То и дело персонаж пускается в объяснения своих мотивов, занимает экранное время длинными повествованиями о своей нелёгкой судьбе, или рассказывает другим героям, что он к ним чувствует. Да ещё и делает это будто бы «в общем» — его речь никак не характеризует ни ситуацию, ни концепцию, ни личность говорящего. Это прискорбно.

Заранее предупреждая возможные упрёки, скажу, что я не считаю одну-две поясняющих фразы недопустимыми — зачастую они звучат вполне естественно. Но гораздо чаще речевой схематизм переходит все возможные границы здравого смысла и достоверности.

Взглянем на проблему на примере сцены фильма «Крёстный отец». Как и в предыдущий раз, я целенаправленно искажу изначально написанный Фрэнсисом Копполой и Марио Пьюзо текст. Оставив оригинальные ремарки, я полностью перепишу диалоги на более примитивный манер. Итак, сцена, в которой Дон Корлеоне вместе со своими сыновьями приходит в больницу проститься с умирающим советником Дженко Аббандандо (в итоговой версии фильма сцена отсутствует):

В целом, конечно, такой эпизод может существовать. Но сильно режет глаз речь персонажей – она ходульная, прописанная небрежно. Хотя, в ней кроется определённый потенциал. Я говорю об отношениях между Доном и его советником, о вере Дженко в могущество Крёстного отца, и, конечно, о присутствующей в сцене атмосфере смерти. Всё это можно и нужно раскрыть при более ответственной работе над диалогом. Посмотрим, как работают настоящие мастера, и обратимся к оригинальному варианту сцены из сценария «Крёстный отец»:

Очевидны качественные отличия. Диалог «ожил». Схематика отступает, добавляя краски в речь каждому из героев. Реплики здесь не столько рассказывают об эмоциях и мотивировках напрямую, сколько лишь наталкивают на мысли об этом, попутно выражая характер самих персонажей, их отношения. Дженко настолько убеждён в безграничной власти Дона, что просит его договориться с самой Смертью! Конечно, это предсмертный бред, отчаяние безнадёжно больного – но оно выражено, и выражено естественно. Дон же хочет сделать всё, дабы облегчить старому другу уход в мир иной.

В итоге получаем натуральную сцену, в которой жизни на порядок больше, чем в варианте со схематичной, ходульной речью.

Конечно, будет большим лукавством сказать, что серьёзная работа над диалогом ведётся только в кино. Нет, в хорошей литературе это настолько же необходимо. Но реплика в литературе обладает большим информативным весом, чем в кино, поэтому я и включаю схематичные диалоги в понятие «литературности».

Дополнительные пояснения

Время от времени приходится сталкиваться в сценарном тексте и с таким явлением, которое я назвал бы дополнительным пояснением. Оно немного созвучно с записью мыслей и чувств. Сценарный текст в данном случае выдаёт в ремарке те важные сведения о сюжете или герое, которых нет в изображении, и которые носят голый информативный характер. Однако проинформирован будет читатель, но не зритель — потому что данные передаются посредством литературных, а не кинематографических (зримых) средств.

Опять прибегаю к фальшивому сочинению на основе уже имеющегося сценария — в этот раз первой части «Терминатора»:

Это слова, которые характеризуют персонажа, его черты личности, предысторию — но они остаются словами. Следовательно, характеристика остаётся за пределами киноискусства. Как это может быть выражено при помощи кинематографических средств? На это спешит нам ответить замечательный режиссёр и великий сценарист Джеймс Кэмерон:

Всё, что я лишь рассказал в имитированном сценарном фрагменте выше, Кэмерон делает зримым. Риз вспоминает будущее — вспоминает войну с Терминаторами. Мы видим, как он принимает участие в баталиях на пост-апокалиптических руинах. Наглядно убеждаемся, что эти воспоминания не оставляют его даже в другой временной плоскости, и образ мальчика, спасшего его из корпуса горящего автомобиля переплетается с фигурой вполне благополучного подростка из 1984-го года, где еще не было никакой атомной войны. Реакция Риза на оклик мальчика мгновенна — он тут же хватается за оружие, что конечно, следствие его сурового опыта.

Да, подобное раскрытие персонажей или событий требует несколько большего текстового пространства — там, где литература может обойтись одним абзацем, здесь может потребоваться страница или две. Но оно того стоит, потому что такой сценарный текст можно конвертировать в произведение кино.

Безусловно, эти три примера «литературности» — не единственные встречающиеся в практике ошибки сценария. Но самые распространённые.

Я отнюдь не стремлюсь утомить бедного читателя, говоря обо всём этом с примерами и повторами. Моя цель заключается в том, чтобы начинающие сценаристы могли достичь как можно большего уровня уже на первых подступах к профессии.

Автор неоднократно утверждал, что верит в будущее народного кинематографа XXI века, и не отступается от своих слов. Но даже человек, не имеющий профессионального кинообразования, должен стремиться к максимально достижимому уровню качества своего произведения. Так как речь идёт о кино, то со зрителем необходимо научиться разговаривать языком именно этого искусства.