Современная фантастика каждый год предлагает нам все более яркое зрелище. Разве могут наскучить отважные герои звездного пространства, путешествия в инвертированном времени или сражения с враждебными невиданными цивилизациями? Впрочем, есть опасения, что вместе с этим жанр утрачивает свое общественное содержание, сложившееся за десятилетия его существования. Поговорим о том, может ли социальная фантастика взять реванш в наши дни, и для чего ее можно использовать.
XXI век стал для кино и его зрителей эпохой фантастики. В космос нас доставляют звездолеты воскрешенных из прошлых десятилетий джедаев; от земных и неземных злодеев оберегает команда Мстителей; через временные парадоксы и пространственные искажения заботливо сопровождает Кристофер Нолан.
Что тут сказать, кругом и правда сплошные фантастические франшизы, соперничающие друг с другом в яркости, эффектности и оригинальности. Но используется ли потенциал фантастической эстетики в полной мере? Не сделал ли жанр шаг назад по сравнению со многими предшественниками? Поговорим о том, куда движется современная фантастика, откуда она пришла и в какую сторону может свернуть.
Трехсотлетний человек
Трудно представить, но роман Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера» (полное название звучало как «Путешествия в некоторые отдалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей») вышел в 1726-м году, что было почти 300 лет назад. Как знают многие читатели, книга рассказывала о странствиях некоего Гулливера, который попадал то на остров крошечных лилипутов, то в царство великанов, то оказывался в городе безумных ученых, то вообще наблюдал удивительную страну коней-интеллектуалов по имени гуигнгнмы. И это уже была фантастика.
Почему нам нужно было забраться так далеко во времени? Из произведения остроумного ирландца заметно, что его мало интересовали парадоксальные выдумки сами по себе. Каждая из частей «Путешествий Гулливера» с разных точек зрения высмеивала современное Свифту общество. Через потрясающие воображение читателя образы этот джентльмен обличал коррупцию в политических партиях тори и вигов, низость и самодовольство аристократии, оторванность науки от практической жизни и многое другое. Короче говоря, если рассматривать «Путешествия Гулливера» как один из романов-прародителей фантастики, можно сделать вывод, что с самого начала этот жанр был не только очень актуальным, но и очень социальным.
За эти 300 лет фантастика становилась все более привлекательной для мыслителей разных сфер и флангов. Подтверждают эту точку зрения и некоторые исследователи, занимавшиеся теоретическим осмыслением направления уже в более близкие нам времена.
Так, советский литературовед Юлий Кагарлицкий пишет:
«Необыкновенно большое число ученых, променявших свое занятие на фантастику (список их открывает Герберт Уэллс) или совмещающих занятия наукой с работой в этой области творчества (среди них и основатель кибернетики Норберт Винер, и крупные астрономы Артур Кларк и Фред Хойл, и один из создателей атомной бомбы Лео Сцилард, и крупный антрополог Чэд Оливер и множество других известных имен), не случайно. В научной фантастике нашла средство выражения своих идей та часть буржуазной интеллигенции на Западе, которая в силу своей причастности науке лучше других понимает серьезность проблем, вставших перед человечеством, опасается трагического исхода сегодняшних трудностей и противоречий и чувствует ответственность за будущее нашей планеты. Когда-то ученый, желавший высказаться по вопросам, выходящим за пределы его узкой области, писал философское эссе. Сегодня он пишет научную фантастику»
«Что такое фантастика?», 1974
Кто-то скажет, что вышесказанное относится скорее к области научных допущений и потому имеет узкую площадь применения. Действительно, существует так называемая «твердая научная фантастика», вращающаяся вокруг всяческих открытий.
Однако «мягкую» фантастику, размышляющую над широким кругом общественно значимых вопросов не стоит списывать со счетов. На этот счет многое сказано другим нашим соотечественником, литературоведом Анатолием Бритиковым:
«Тип научно-фантастического романа нынче необычайно многообразен — от социально-философской утопии до научной сказки и от традиционной технологической фантастики до новой формы фантастико-психологического повествования. Обоюдоострость научно-технического прогресса повела к тому, что наряду с позитивной утопией, зовущей к братству и социальной справедливости, получил развитие и фантастический роман-предупреждение, предостерегающий от опасных нежелательных тенденций научно-технического и социального развития»
«Русский советский научно-фантастический роман», 1970
Можно возразить, что я цитирую политически ангажированных авторов времен СССР, выполнявших своего рода госзаказ, и нужно было увидеть соответствующий протест в произведениях фантастов.
Это было бы так, если бы западные литераторы, занимавшиеся созданием вымышленных миров, действительно не критиковали те или иные тенденции в развитии человеческого общества.
Достаточно вспомнить Роберта Хайнлайна с социально-политическими романами (от «Чужого в чужой стране» до «Звездного десанта»), Филипа Дика с паранойей и недоверием к американским государственным институтам (от «Человека в высоком замке» до «Ока небесного») или Джо Холдемана с критикой милитаризма (например, «Бесконечная война»).
Technicolor time machine
Обозначенные тенденции сказались и на кинематографе. Особенно в годы, когда фантастика выбралась из маргинальной обочины класса «В» в настоящий мейнстрим — тогда мы получили два с лишним десятилетия по-настоящему острого фантастического зрелища (1970-1990-е года). Социальная фантастика завоевала экраны в пестром многообразии инкарнаций.
«Робокоп» и «Чужие среди нас», «Звездный десант» (парадоксальная экранизация того же Хайнлайна) и «Побег из Нью-Йорка», «Безумный Макс» и «Матрица», «Чужой» и «Бегущий по лезвию». Эти и другие ленты, предлагая зрителю яркий и увлекательный мир, помимо этого ставили вопросы о тотальном контроле частных корпораций, фашистских амбициях некоторых правительств, обмане со стороны поп-культуры, обесценивании человеческой жизни, опасности военных столкновений в эпоху атомных бомб и так далее.
Кинематография других стран тоже не стояла в стороне. Андрей Тарковский, один из крупнейших авторских постановщиков СССР создавал такие ленты как «Солярис» или «Сталкер» (хотя это никак не социальная фантастика, но однозначно затрагивающая фундаментальные проблемы мировоззрения); Ив Буассе во Франции снимал злобный пасквиль на отупляющий эффект телешоу под названием «Цена риска»; итальянский классик политического кино Элио Петри экспериментировал с жанром в «Десятой жертве», исследуя интерес общества к насилию (правда, еще в середине 60-х). И всё это лишь вершина айсберга. А что откроется взору, если копнуть чуть поглубже?
Сегодня же можно услышать, будто жанровый кинематограф не способен сообщать зрителю важные и актуальные идеи, потому что аудитория не станет смотреть такие ленты. В этом нас стремятся убедить продюсеры, главы студий и даже некоторые не слишком чистоплотные ремесленники. Опыт прошедших лет эмпирически доказывает обратное. Все вышеназванные кинофильмы (кроме «Бегущего по лезвию», но на то были свои причины) стали кассовыми хитами. Их социальная повестка почему-то не помешала людям заплатить деньги за билет, посмотреть эти картины на большом экране и получить от них удовольствие.
Так что едва ли нам стоит отрекаться от фантастики, как серьезного жанра.
Земля — суровая хозяйка
Однако как жанр может помочь нам сегодня, в начале 20-х годов XXI века? Вряд ли кто-то станет спорить с тем, что человечество сейчас живет в эпоху экономического, политического и социального кризиса. Это имеет отношение практически ко всем странам на всех континентах. И списать всё на пандемию коронавируса не слишком получается — многие тревожные тенденции обозначились задолго до того, как китайская летучая мышь вмешалась в исторический процесс.
Проблема в том, что серьезный и прямой разговор с киноэкрана сегодня не везде и не всегда возможен. Во-первых, индустрия контролируется где-то транснациональными корпорациями, где-то предпринимательской элитой, где-то государственной бюрократией, и представители данных структур зачастую не слишком хотят связываться с критической повесткой по политическим или коммерческим соображениям. Во-вторых, сегодняшний зритель, привыкший к довольно легкому зрелищу, вполне может отвергнуть благие намерения автора по установлению содержательной беседы. Исходя из этого, форма социальной, политической, экономической, экологической или производственной драмы обладает рядом существенных недостатков — в первую очередь открытым пафосом. Здесь-то социальная фантастика и её эзопов язык могут стать настоящим оружием.
Английский фантаст Чайна Мьевиль (автор романов «Вокзал потерянных снов» и «Железный совет») писал в редакторском введении для одного из номеров журнала «Historical Materialism»:
«Формальный «реализм» столь же неполон и ангажирован идеологически, как сама «реальность». Я уже ранее излагал свою позицию о том, что якобы «реалистичный» роман о препирательствах в семьях среднего класса, герметично изолированных от общей панорамы социальных конфликтов, даже более эскапичен, чем, скажем, «Горгульи и крысы» Мэри Джентл (фэнтези, включающая, однако, обсуждение проблем расизма, трудовых конфликтов, сексуальности и пр.) или сюрреалистический роман–коллаж Макса Эрнста «Неделя добра» (1934), угрожающе переворачивающий с ног на голову изображение привычной буржуазной реальности. Книги могут притворяться повествующими о «реальном мире», но это не означает, что такое изображение мира будет отличаться особой честностью и глубиной»
«Марксизм и фантастика», журнал «Historical Materialism», 4 выпуск за 2002-й год
Замечание современного писателя довольно дерзкое и не менее меткое. Сколько нас окружает произведений, кажущихся реалистическими, но не имеющих ни малейшего отношения к жизни? Очередная история про биржевого брокера, захватывающий полицейский детектив или сюжет о страстных интимных отношениях могут быть куда фантастичнее повествования о роботах и жителях других планет, потому что там легко приживаются страшные упрощения и схематизация человеческих отношений. Картонные герои иных «реалистических» лент создают впечатление, будто смотришь кино об андроидах, лишь внешне напоминающих людей — об этом мы говорили в статье «Современное российское кино в своей виртуальной реальности».
Напротив, фантастика, при всей внешней нереальности, способна говорить о нас и для нас. Работая над фантастическими произведениями сегодня, будь то фильм, сценарий или роман (хотя направление собственно литературы находится за пределами обсуждения нашего текста), автор может обращаться к тем явлениям окружающей действительности, которые его действительно беспокоят. Это было актуально для Джонатана Свифта или Герберта Уэллса — почему же не может быть актуально для нового поколения?
Более того, социальная фантастика может стать инструментом общественной борьбы. Рупором, при помощи которого сценарист или режиссер призывает аудиторию не только наблюдать, но также делать выводы и действовать. Кино не может изменить мир. Но кино может побудить зрителя к конструктивному размышлению, исходя из которого он начнет менять мир, выйдя из просмотрового зала.
Планета Земля в настоящий момент представляет собой клубок настолько тяжелых противоречий, что любому фантасту предоставлена возможность пойти в любом направлении для создания актуального, важного произведения.
Но, к сожалению, фантастика может стать и прибежищем химер.
Прыжок в ничто
Приходится констатировать, что современная фантастика, по крайней мере в кино, либо крепко ушла в политкорректный дискурс (как, скажем, сериал «Страна Лавкрафта»), либо попросту превратилась в аттракцион про бластеры и космические корабли.
Если первый случай можно критиковать разве что за слишком уж рьяное увлечение конкретной темой при игнорировании всех остальных наболевших бед, то второй вариант — явление, которое действительно беспокоит.
Превращение фантастики в своего рода американские гонки выбивает у жанра почву под ногами, фактически лишая направление его внутреннего содержания. Условные «Трансформеры» отличаются от «Робокопа», как чучело медведя отличается от медведя. И, несмотря на то, что такое кино способно увлекать, будоража нервную систему за счет концентрированного экшена и обилия визуальных раздражителей, фактически оно уводит зрителя в мир эскапизма, создавая просто приятные глазу иллюзии.
В пилотном эпизоде «Клетка» знаменитого классического сериала «Стартрек», разработанного Джином Родденберри, экипажу звездолета «Энтерпрайз» противостоит раса пришельцев-иллюзионистов с планеты Талос-IV, способных рисовать перед сознанием человека самые умопомрачительные и реалистичные видения. Но способность инопланетян неслучайна — она сформировалась из-за того, что после катаклизма на поверхности их мира, они ушли в подземелья, и вместо того, чтобы решать реальные проблемы своей планеты, предавались только воспоминаниям и мечтам. Прожив так тысячи лет, талосианцы эволюционировали в направлении создания иллюзий, но уже были неспособны ни к какому виду настоящего созидательного труда. Существа не могли ничего изменить в своей реальности к лучшему, в их силах было лишь плодить бесплодные фантазии.
Существует опасность, что современная фантастика под управлением нынешней генерации кинематографистов переродится в аналогичного иллюзиониста, неспособного ни на что большее, кроме как на ослепительно яркие грёзы. Тем более тревожные признаки перерождения то и дело заметны, причем не только в дорогом студийном производстве, но даже в независимом кино и коротком метре.
Между тем, наш век требует совсем других подходов и бросает деятелям искусства опасные вызовы. Постараемся ли мы ответить на них или же предпочтем, подобно талосианцам, уйти в мир бессмысленных миражей?